Виктор НИКОЛАЕВ (2-я часть)

Виктор НИКОЛАЕВ
Московская обл., пос. Дубовая Роща

2 часть (страница)

СОРТИР ДЛЯ ПРАВЫХ

Раз-два-три-четыре!
Мы с тобой сегодня в тире.
Мы без промаха стреляем,
в цели метко попадаем.
Сами бывшие мишенью,
мы не просим разрешенья,
ведь в руках у нас винтовки.
Эх, хватило бы сноровки!

Раз-два-три-четыре —
нет стрелков точнее в мире!
Люди в масках,
люди в касках,
люди и красненьких повязках.
Мы их видели недавно
от Москвы до Магадана.
Ворошиловский стрелок
нажимает на курок,
поражает в миг мишени,
убивая даже тени.
Ах, вы, тени, наши тени!
Тени тоже жить хотели...

Вот выходит на парад
наш карательный отряд.
Автомат наизготовку —
ведь в винтовке мало толку!
Втрое чаще, втрое больше —
с автоматом дело проще!
Чтобы не вдаваться в спор,
купим бронетранспортер.
Тех, кого не достреляем,
Бэ-Тэ-эРами подавим!

Как приучимся к победе,
так пойдем громить соседей —
шалопутных болтунов.
Будет приговор суров!
Завоюем целый мир,
а потом устроим пир.
Мы та-акой закатим праздник —
не имеем права разве?

Станем жить да поживать,
Потихонечку стрелять.
Как врагов поубиваем,
то друг дружку постреляем.

Кроме выстрелов по цели,
ничего ж мы не умели.

И останется лишь страх
на крови и на костях.

Изуродованный мир —
смрадный дерьмовой сортир.

Раз-два-три-четыре!
Мы с тобой
навек
в сортире.

В. Николаев

СОРТИР ДЛЯ ЛЕВЫХ

Мы боялись их — и недаром.
Нам глаза ослепляли кокардой.
И сейчас выстрел в наши сердца
заглушает гитары
застиранных бардов.
Их песни еще не подсохли,
хотя белье в самый раз.
Им хочется нас развлекать.
И тоже охота что-то сказать.

Из сопливых окурков
построили дом.
Поживите пока —
Мы скоро придем.
Мы заставим белье
высохнуть под дождем.

Мы научим любить
тех, кто еще не любил,
мы научим творить
тех, кто еще не творил,
мы научим прощать
тех, кто еще не простил.
Поживите пока —
мы скоро придем.

Если нас не разгонит ветер
в час, когда мы поцелуем звезды,
если нас не убьют на рассвете —
мы придем.
Ну, а если все дело
выйдет не так —
нас не станет —
останется воздух,
значит, мы родились слишком поздно.

Слишком поздно,
чтобы прийти
в этот мир,
превращенный в тир,
в захламленный дерьмом
сортир.

В. Николаев

СКАЗКА

Дни рождений смазаны кровью,
дни смятений замазаны ложью.
Дни смертей — плачем у изголовья.
Остальное додумать несложно.

Мир встречает голубя мира.
Голубь мира издох на помойке.
Возлюбите хозяина тира —
ведь у нас ценят метких и стойких.

Каждый день шили новые маски,
лишь под пулями крест надевали...
Это просто нелепая сказка,
это просто нас околдовали.

Заигрались в Бога и в Черта.
Проиграли и Черту, и Богу.
Лишь в окне сатанинская морда
приглашает присесть на дорогу.

И в душе встает солнце чумное,
и повсюду безумные лица...
Это просто виденье смурное,
это просто нам все-таки снится.

А проснемся — мы вновь народились!
снова каждой бессмыслице рады.
Пусть не верили,
но покрестились...
В этом, может быть,
вся наша правда.

В. Николаев

ГРЯЗЬ

Наши мозги так полемичны,
как сумрак великих идей...
Наши святые так академичны,
они превратились в вождей.

Наша свобода красноречива —
и стала похожа на нож.
Наша беда — как бред примитива,
бедой ее не назовешь.

Наши песни всегда тошнотворны —
и хочется делать петлю.
Наши глаза привычно тлетворны,
а искренность сводят к нулю.

Наши руки всегда архаичны —
в них ребра кроятся по швам,
наша любовь развратно-цинична,
внимает похабным словам.

Наши чувства так любопытны,
что хочется делать гробы.
Наша похоть настолько скрытна,
что видится знаком судьбы.

Наша верность ничтожно лояльна:
измени — бесспорный почет.
Наша мечта параноидальна,
по трупам шагает вперед.

Наши идеи настолько прекрасны,
что дети в них стонут от ран.
Наша судьба безнадежно опасна,
как вихри космических пран.

Но каждому хочется влезть да повыше:
вскарабкался — жизнь удалась.
Вот так и сигаем мы —
с крыши на крышу.
И каждый день падаем в грязь.

В. Николаев

МАГИЯ

Красным углем на черной подошве,
на переплетах зачитанных книг
пишем роман — становится тошно
от отголосков дешевых интриг.

Солнечный праздник — застывшая радость,
снял фотографией со стены,
нам отличить помешала усталость
чувство досады от чувства вины.

Энергия плюс — энергия минус,
астральный попутчик открыл мою дверь...
Кто виноват, что так получилось —
семьсот раз отрежь — один раз отмерь!

От восхищенья до расставанья...
Во всех одно тесто — в тебе и во мне.
Слишком ничтожное расстояние
от гимнов свободе до гимнов войне.

Был позабыт твой Ангел Сомнений,
а когда напомнил — его уже нет.
Я заклинаю Творца Песнопений
не начинать последний куплет.

Наш Ноев Ковчег утонул к грязной луже,
Всемирный потоп — как три капли в стакан.
А кто оказался в ковчеге не нужен,
был слишком доверчив, улыбчив и пьян.

Магия слов...
Магия звука...
Магия чисел...
Забытые сны...
Мы будем всю жизнь благодарны друг другу
за то, что ушли, не нарушив Весны.

Магия мыслей,
магия взглядов,
магия песен,
что слишком грустны...
Написан роман.
Отброшена скука.
Никто не нарушит
ночной тишины.

В. Николаев

ТЕЧЕНИЕ ЧИСТОЙ РЕКИ

Унеси меня, река, унеси
от жестоких слов и колотых ран.
Расспроси меня, река, расспроси,
как прошел я через ложь и обман.

Унеси меня, река — я твой брат.
Я когда-то твоим берегом был.
Сердцем чувствую, река, виноват
в том, что я свою сестру позабыл.

Унеси меня, река, навсегда —
нам с тобою будет вместе легко.
И отступит прочь любая беда —
лишь бы солнце поднялось высоко.

Никому не разлучить больше нас...
Берега твои — в росе-серебре.
Это небо возвращает сейчас
потерявшегося брата — сестре.

Сон, такой далекий,
в памяти воскрес...
Путь мой одинокий
растворится здесь —
в течении чистой реки.

В. Николаев

МУЗЫКА ЛУННОЙ РАДУГИ

Чистый лист.
От печали — к радости.
От начала и до конца.
Снова музыка
лунной радуги
обжигает наши сердца.

Солнце, спой!
Но не слышит Солнце.
За рассветом
приходит закат.
Кто еще ему низко поклонится?
Кто стократ
повторению рад?

Мы любили,
а значит, прощали.
Но теперь, когда чувства застыли,
поменяем
нервы из стали
на последние в жизни
Крылья.

Чистый лист.
От печали — к радости...
Гаснет музыка
лунной радуги.

В. Николаев

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ПОЛНОЙ ЛУНЫ

Синие звезды вонзались в оранжевый снег...
Мы возвращались домой
ночью.
Слышались песни,
слышался сдавленный смех...
Как это было, я помню точно.

После сожжения
пошлых, дешевых стихов,
после того,
как струны порвали,
мы не снимали с глаз
черных очков,
черных перчаток и шляп
мы не снимали.

Каждый
стремился быть в первых рядах.
Каждый
хотел стать самым надежным.
Каждый
стремился создать свой аншлаг,
не понимая, как это страшно.
И сложно.

В. Николаев

ХРАМ ПОКОЯ

Распахнув наши души,
мы войдем в темный храм.
Здесь умрем от удушья,
как предсказано нам.

Воздух злой и колючий
не оставит следа.
Слепо верилось в случай —
в этом наша беда.

Распахнув наши души,
мы войдем в темный храм...
Храм, который так нужен,
но, увы, только нам.

Здесь поэт умирает.
Здесь начало конца.
Здесь стихи не сгорают.
Здесь сгорают сердца.

В. Николаев

ВЕЧНОСТЬ

Я стою среди шума разных мелких
и крупных событий.
Я давно пережил состояние сюрреализма.
И мне нет больше дела до великих
научных открытий.
И меня не волнуют теперь авангарды
с хвостом атавизмов.

Я стою среди леса, которому
лет миллиарды.
Здесь никто не умрет и никто никогда
не родится.
Я ведь помню о том, как вручали
обильно награды,
тем, кто жизнь понимал, словно книгу,
листая страницы.

Я всегда генерал, я всегда рядовой
повсеместно,
без начала с концом, без гримас
суеты многоточий.
Я же видел, как каждый пытался
занять свое место —
Все мы очень старались,
но у нас получалось не очень.

Сколько можно твердить о возможностях
вновь воплощаться?
Сколько можно купаться в астрале
сердец человечьих?
Сколько можно опять уходить
и опять возвращаться,
не поняв, что ты страшно, безумно,
загадочно вечен?

Мир един, когда плачет или же
бездумно смеется.
Так зачем сочинять массу глупых,
ненужных пародий?
Всех нас нет —
и никто никогда нигде не остается,
Все мы есть —
и никто никогда никуда не уходит.

В. Николаев

ФЕЯ ФИЛОСОФИИ
(ИЗ ЦИКЛА «АЗБУКА АБСУРДА»)

Философию фарцовщика формирует фетишизм.
Философию фашистскую формирует фанатизм.
Философию филистера формирует фарса фальшь.
Философию фискальную формирует фарисей.

Фронда фанфаронишек фуриями фыркает.
Фея философии — фига флегматичная...

В. Николаев

ХОЗЯИН
(ИЗ ЦИКЛА «АЗБУКА АБСУРДА»)

Хитрый хищник хладнокровный
хирургически хлопочет —
хочет хрюкающих хряков
хрустнув, хрупать хлебосольно.
Хочется хрящей хавроньих,
холодца, хмелея, хапнуть.
Хлев хозяйский хитроумен —
ходит хмуро хитрый хищник.

Хладнокровный хрыч — хозяин
хлева хрюкающих хряков
храбро хищника хреначит
хитрой химией холерной!
Хрипит хныкающий хищник,
хищнику хана — хоронят...
Хрюкают, хохочут хряки,
хорохорятся хавроньи.

Хитроумен хлев хозяйский —
хвалят хлев хавроньи хором.
Хряков, хрюкающих храбро,
холит хуторской хозяин.

В. Николаев

ЦВЕТОВОДСТВО
(ИЗ ЦИКЛА «АЗБУКА АБСУРДА»)

Цех цветоводов Цербер Цензуры
цапнул циничный цевьем циркуляра...
Цербер Цензуры царями целован —
Церберов ценят цари-цветолюбы.

Цивилизации центров цветочных —
царские цацки цыплячьего цирка...

В. Николаев

ЧИСТОТА
(ИЗ ЦИКЛА «АЗБУКА АБСУРДА»)

Чудаковат чумазый чукча,
чистосердечен, чистокровен,
читая, чавкает, чихает —
чум чинит, чавкает, чихает.
Чудесно чадо человечье.

Чудаковатый чукча чище,
чем черносотенец чесночный,
чем чародей черт-чернокнижкик,
чем чопорные чужестранцы.

Чудаковатый чукча чище,
чем чемпион членостоногий,
чем человеконенавистник,
чем чокнутый чревовещатель.

Чудаковатый чукча чище,
чем чистоплюй чистопородный,
чем челюсти чревоугодья,
чем чад чахоточный чудовищ.

Чудаковатый чукча чище,
чем чванящийся честолюбец,
чем чушь чирикающей черни,
чем чучела чинов чурбанных.

Чудаковатый чукча чище...

В. Николаев

ШИК ШИЗОФРЕНИИ
(ИЗ ЦИКЛА «АЗБУКА АБСУРДА»)

Шикуют шимпанзе, шикует,
шампанского шарахнув шустро.
Шикует шантрапа шакалья,
шумит, шабашит, шалопутит.

Шикует шельма шансонетка,
шерифов шашнями шельмуя.
Шикует школьник-шалунишка,
швыряя школьные шедевры.

Шаман шикует, шарлатаня,
шпион шикует шелудивый,
шикуют шавки-шалопайки,
шикует шут, шаржист шкодливый.

Шикуют шефы шовинистов,
шикуют шумно шантажисты,
шикуют, шаркая, швейцары,
шикует шушера шальная...

Шикарен шик шизофрении...

В. Николаев
1 часть (страница)