| ПЛАКАТНОЕ ИСКУССТВО В пробирку моих мыслей Собирает слёзы Осень. Кровь капает с деревьев — Болезненный сезон. Зонт Открыло небо — Облаками нависло. Листья Пишут письма. Листья Клонит в сон. Беззубыми мостами Да голыми тропинками Седой парк Улыбается, Ворчит Или ругается. Кровь капает с деревьев, Никак не остановится — Рябина осыпается. Рябина осыпается. 01.96 |
В. Калачёва |
|
| ОБРЕЧЕННЫЙ НА ЗЕМЛЮ Чуме Эта ночь красит мои глаза осенними красками. Перелётные дни отцветают из юности в старость. Самую малость Осталось Добить кайлой В памяти чёрного, белого... Всё остальное — оттенки И вязкая слабость. Усталость. Вот я сижу, Как художник лесного тумана. Птицы-шаманы Шипят: "Твоё добро — это гибель, Твоё дело вершат безликие куклы Да седые герои Первого в мифе Вертепа". Мои рифмы через Окно Летят в угол минувшего века, Побьются И кладбищем ночью крадутся обратно. Приятно Жить там, где солнце садится в болото, Сидеть у костра заходящего дня, Выдыхая надежды, Отождествляя себя со Вселенной, Отождествляя себя с тиной болотной. Сколько ни майся — Сюда возвращаешься. А картина всё та же: Чёрные крылья, песок на зубах, ржавые звёзды. Поздно, Непоправимо поздно: "Ветру Верьте, Смерти Плети — Не смейте..." Потому что в ней света Нет? — Нет ответа. Я сижу, Как художник зыбкого времени, Цвета которого в красном. Опасно живых размалёвывать снегом, — Так, горький опыт. Я сначала Не знала, Но в волосы мне маки воткнули, Они просветили. "Смирись и пой", — пели... На том и порешили. 01.96 |
В. Калачёва |
|
| ГОЛОС ВРЕМЕНИ Древний ведун оживал в ладонях костра. А костёр войны разгорался в его глазах. Тёмным крылом повёл незадачливый день — Пора пожинать плоды. Пора раздавать долги. Старец учил: "Труден путь от Великой Стены За горизонт. Но кто решился, тот прав". Он пел без слов, возводя мелодию в дух. Это было давно. Но костёр ведуна взял своё. С нитки жизни со свистом слетела звезда, Чтоб лечь на дороге Того, Кто знает свой путь. Медленный воздух. Рассвет, как предвестник беды. Солнце встаёт над землёй. Солнцем смотрит ведун. Руки старца крепко сжимают наш день. Ведуну всё известно с начала И после конца. Война для него — лишь смех. Огонь даёт сил идти. А куда — ему всё равно. Даже если дальше — обрыв. Он перешёл огонь — Назад не вернутся уже. Он время переступил... Ведун отпускает день. А наутро его след простыл. А наутро засмеялась земля. А в глазах заиграл огонь. Костёр ведуна взял своё. 10.95 |
В. Калачёва |
|
| КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР моей матери Вот и всё, пожалуй: отыграна пьеса, Прожит каждый миг ее до конца. И в Пьеро с Арлекино уж не видят интереса, Как в куклах, под маской не имеющих лица. Пусть постановка весьма глупа и развратна, — Зритель и не то ещё может прожевать. А с кукол спрос какой? Всем ведь понятно, Что в театре есть актёры, чтоб ими управлять. Может быть, спектакль был несколько затянут, Но об этом позабыто под оваций шквал. Потом стихнут крики, и цветы завянут. Тогда-то и начнётся настоящий бал. Часы покажут полночь, и с ними согласятся Вешалки, фойе, буфет и зрительный зал. Лишь со стены актёры будут улыбаться — Фотограф их когда-то по-доброму заснял. На сцене заиграет светом керосинка. Устав от режиссёра и актёрских дрязг, Арлекино сбросит смех, а Пьеро слезинку. Став живыми, куклы бросятся в пляс. В танце, как во сне, забудутся волнения, Ссоры и разборки сведутся на нет. Арлекино в свой колпак выбросит сомнения, А Пьеро придумает блистательный сонет. Закружатся смехом ветхие подмостки, Сдует радость с полок скуки серой сор. Даже жизнь не станет своей плёткой хлёсткой Бить людей тряпичных, развесёлый хор. Между сном и болью засмеются куклы, Под картонным небом будет шум и гам... Ну а после бала пасмурное утро Разнесёт танцоров по своим местам. А потом по новой: вихрь репетиций, Ругань режиссёра, свет прожекторов, Глупого сценария мятые страницы, Где на каждую пощёчину своё "Всегда готов!" И однажды вечером, уходя со сцены, Думая, что в ненавистной пьесе больше не фиг жить, Арлекино соберётся резать себе вены, а Пьеро уговорит его повременить: Ведь придёт однажды конец тупой комедии, И о ней забудут под оваций шквал. За жизнь перед смертью успеется ответить, А сегодня вечером снова будет бал. 08.95 |
В. Калачёва |
|
| ДОРОГА ЧЕРЕЗ ПОЛЫННЫЕ ПОЛЯ Полынные поля — холод серебра. Серый цвет. Много или мало? Что ж ты волком воешь с ночи до утра, Неужели устала? Холодное стекло крошится, как лёд. Ветра звон. Близко ли, далёко? Гордость рвёт, сбивает с толку, больно бьёт. Видит Око. Затрещина и голос. Чист, как слеза. "Убирайся прочь, подальше от края". Сорвалась, как всегда. Ответила гроза. Плача иль играя? Полынные поля — какой жестокий век. Оттащила-таки жизнь подальше от беса. Отцветает чай. Белеет, как снег. Ищешь себе место? 03.96 |
В. Калачёва |
|
| ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ МИР В кружках был чай, на дворе ночь. На потолке — Азазелло, а в руках — жизнь. Был огонь. И вода. Голос, как гром. Испугался — пропал. Принял роль — держись. За круглым столом играли Любовь, Освещённую лампой или свечой. И песни писались всё больше за жизнь. С печатью — за упокой. Было смешно святым дуракам, Не знавшим, что завтра из них выбьет блажь. Вослед грядёт время Великих Потерь, Где не нужен ни кайф, ни кураж. И как виртуоз забытой игры, Теперь шут в почётном плену Ублажает лишь тех, кто никогда Не объявит ему войну... Никто не простил искорёженных снов, Не внял тишине после песен навзрыд. Из мира легенд не выйти живым, Иначе миф будет убит. Всё это неправда для собравшихся в путь, — За мечтой не видать скрещённых секир. Сейчас есть всё, но исчезла ночь, Где царил параллельный мир. 08.95 |
В. Калачёва |
|
| ДОРОГА НА СЕВЕР Я, как птица, каждой весной возвращаюсь на Север. Прижимаюсь щекой к ледяной одинокой звезде. Это не мой путь, но я в него свято верю. Ну а мой? — Он вьется неведомо где. Эх, вьюга-пурга, нам с тобой не делить этой зоны — Разминулись с тобой мы у талого края весны. Ты мчишься туда, куда строем идут эшелоны. За теми летишь ты, кому все законы тесны. А я остаюсь за колючей весенней оградой Из воинов-елей и заржавевших кустов. На попытку полёта мне отвечают приклады Королей и лакеев всех приграничных постов. Я, как кочевник по миру брожу, но возвращаюсь назад, В эти земли, где лето живет лишь два дня. Перемены встречаются редко, традиции все наугад. У меня здесь есть ВСЁ, но мне не хватает МЕНЯ. Из живого слова остались одни некрологи Да несколько слов в телеграммах от братьев-сестёр. Дождь заливает старые раны дороги. Мутную память её он уже намертво стёр. А наши шаманы — они на век постарели И так ослабли, что им дождя не унять. Когда-то шаманы на ливень с презреньем смотрели, Теперь под него они могут лишь спать. Крепко спать. Я ладонью могу стереть эту грубую землю И убрать небосвод одним движением глаз, — В этом мой путь... Но я его не приемлю. Я остаюсь. Любить да болеть. Здесь и сейчас. 07.96 |
В. Калачёва |
|
| Я НЕ УМЕЮ РИСОВАТЬ памяти С. Курёхина Я вчера написала картину — Осенний карнавал в городе ярких красок. Разнообразие масок, прелесть костюмов, Вереница сюжетов. Радость оранжевым цветом во всю длину полотна. Картина отцвела на следующий день: Улетели птицы, осыпались листья, посерели дома. Герои скинули пёстрые платья. Праздник с улиц ушёл. Я осталась одна. И я не вижу Того, что писала. Всматриваюсь — Мёртвые блики, замысловатые тени. Мало кайфа Карениной, ждущей поезд. Нет карамазовских войн и хитросплетений. Театр Без слов, без эмоций. Как это страшно — покой. Тишина светом выжжена, А песни ещё в пути. Герои картины устали; Народ, как немой, молчит. Пророки запутались в звёздах. Не знают, куда идти. "Я отображаю свои беды на стенах. Я ставлю заплаты на отверстия в венах. Я не прочь между делом поболтать об искусстве, — Это ночью смешно, а по утрам слишком пусто. Поэтому я доверяю ночи, Не утруждаясь подумать о рыночных ценах, Високосный год запасает на лето лёд". Високосный год даёт течь изо всех щелей. "И мне не важно, что случится в конце всех концов..." С моей картины ушло лицо. 08.96 |
В. Калачёва |
|
| * * * С. К. Позабыты, позаброшены наши торные дороженьки. Перебиты, перекрашены наши буйные головушки. Закружилась воля-вольная всё по тюрьмам да с сумой. Только я в хулу не верю, пока вместе мы с тобой. Понеслись дни почерневшие через поле наше русское. Белы ночи заигрались с тёмной силой, вражьей силой. Кони злобные, железные рвали синь над головой. Только я их не пугаюсь, пока вместе мы с тобой. Капал дождик, и свобода нервно дёргалась по избам. Вниз по свету шёл придурок, чей верблюд был стар и жёлт. С неба тупо надзирали звёзды ратью меловой. Только с ними мне спокойно, пока вместе мы с тобой. 10.95 |
© Калачёва Валентина, 1998-2000
© Царскосельский журнал для поэтов
"Мансарда", 1998-2000.
