|
* * *
Редактор журнала (с 1990)
и газеты (1993)
"Мансарда"
==========
© Журнал для поэтов "Мансарда",
1991-2010
==========
Титульная страница
"Мансарды"
|
Сергей МАШЕЛЬ
* * *
За уговором следует, обычно, наговор.
Особенно, когда душа раздета.
...А я старался вновь уйти от глупых свар и свор,
чтоб насладиться титулом поэта...
Итак, я непреклонен был -- не осквернять тщете
высокие мечты и с ними иже.
Оно -- позорно жить на чердаке и в нищете,
и холодней. Но как-то к звездам ближе.
Мансарда Дома Книги, Невский пр., 28-2.
* * *
Подбитая
черная птица
как в клетке -- на сцене.
Побритый,
с лицом трагичным
подходит. Лечить, наверно...
Но -- хищно взмахнув руками,
нацелясь,
как коршун когтями --
жестоко
по перьям, по краю
ударил.
Забывшись в приятном угаре,
он думал: засохла рана.
А птица от боли стонала.
И хлопали в зале.
* * *
Сиротой зазевалась казанской --
и попала в объятия резкие:
растопырил ручища Казанский --
зазывала проспекта Невского.
Под ногою ступенька каждая
о тебе вздохнет. Ты им крестница.
Твои письма сжигал я заживо.
Но былое еще мерещится.
* * *
Я стою пред Богом и подсвечником.
Что еще мне нужно от сего?
Ведь и так не предаю отечества
и угроблю жизнь на ремесло.
Знаю, что не я один на свете
поначалу отступал назад.
Отчего ж слова сверкают плетью,
когда мне об этом говорят?
И хочу я впредь не оступиться.
И душе своей твержу азы.
Спину гну до боли в пояснице.
Но глаза святые слишком злы.
* * *
(В Минусинском лесхозе)
Меня брали в друзья лесники и псари,
детство пахло -- конюшней.
Я, наверно, простые сердца покорил
тем, что байки их слушал.
Но краснел я, коль кто одинаково врал
дважды кряду;
и бледнел, если эта мура
походила на правду.
А в запале и я своим черным нутром
раскрывался им часто --
каждый молча внимал с перекошенным ртом,
ежась -- будто в ненастье.
Хорошо показали уроки сии:
моя искренность губит и сушит....
Я хочу, чтобы лживые песни мои
согревали вам души.
* * *
Игорьку Ильину
Я свет включил -- отпрыгнул сумрак
и притаился за окном
с недобротой в глазах угрюмых.
Потом
ступая мягко, как по тине,
он заспешил укрыться в лес.
И брел рассвет неотвратимо
наперерез...
И записав все это скоро,
я посмотрел в окошко вновь.
Из перерезанного горла
лилась на горизонте кровь.
В СИБИРИ
Вите Прощенок
Он бывал сердит,
но любил меня --
я был смел и сыт
у его огня.
И бывал он крут,
и хватал он плеть,
ну а я -- за кнут:
я не мог терпеть.
И уже простив,
он ругался зря,
и бывал красив --
любовался я:
не проронит звук,
а с гармонью -- ас,
так, что вдруг пойдут
девки в крик да в пляс...
Много верст и лет
лошадей я гнал,
он кричал мне вслед
и ответа ждал.
Я был глуп тогда --
он обиделся.
Но жива мечта,
что мы свидимся...
с. Рыбацкое, Лен. обл.
ПОДРАНОК
Годы рыскаю я по родимым краям,
хищность пасти своей не таю.
Сколько раз удивлялись леса и поля
на живучесть и ловкость мою.
Возвращаюсь подбитый.
Ползком. И в крови.
И тащу в своем теле железо --
для того, чтобы знали волчата мои
с детства -- подлую хищность обреза.
Ненавидят меня -- за жестокость борьбы,
но особенно -- за повадку
никогда не бояться огней и пальбы
и всегда начинать встречу схваткой.
Если кто замышляет недоброе что --
охранять свои кущи я вправе.
Не стареют клыки -- много глоток еще
быстрым псам перерву я на травле.
Когда я защищаю родные края --
хищность пасти своей не таю.
Не устать изумляться лесам и полям
на везучесть и дерзость мою.
* * *
Предпочитаю галстук не носить, --
он мне напоминает чем-то петлю.
Предпочитаю вслух не голосить
и не передавать врагу привета.
Предпочитаю верить, но не ждать,
когда там Бог накормит кашей гречневой.
Приятно время с музой коротать --
она напоминает чем-то женщину.
* * *
Горячие сердца -- других людей,
мое же холодней,
стучится тише.
Сентиментальность захлестнет пусть до костей --
всех.
Я и тогда останусь в оппозиции.
Судьба меня учила затвердить:
“Журавль -- в небе!
Убей синицу!”
И если сердцу я позволю полюбить,
то только так,
как часто только снится.
СТАНСЫ
Феде Чернину
Моим врагам еще не раз икнется,
когда я буду зол.
Подруги нет. Никто не отвернется:
устала, мол.
Мой глупый друг уедет за границу --
и вспомнит Русь.
Другой поэт, наверное, родится,
когда загнусь.
* * *
Когда я опять на дорогах растаю
вечерней порой,
в дом съедутся гости -- и каждый расскажет,
какой я дурной,
как я потешался над святостью чувства,
что каждый таил,
как я заводил их: аж сами кощунствовали --
в колодцы плевали свои...
Кто истину скажет наветом кромешным,
кто правдой соврет.
Единый твой выдох о путнике грешном
все это сотрет.
Умру во дворце иль в вонючем обозе --
не все ли равно? --
в тот час помешает мне бредить о Бозе
лишь имя твое.
* * *
Во что я верю и во что не верю --
моя печаль,
когда сдают от ожиданья нервы
у палача;
когда толпа гнет спины и колени,
крича --
что ей пришло от Бога просветленье:
с меня -- начать.
* * *
Собаками травили зайца;
был яркий день.
Охотой это называется
у нас, людей.
И что, спасаясь, лез под пули --
не мог он знать.
Мы рады, что не промахнулись.
Не надо перезаряжать.
К ФОРТУНЕ
Не ведаю о том, что будет
в масштабах стран;
но вряд ли кто меня принудит
к подсчету ран,
которые я, может, выстрадал
своей судьбой.
Последний слог, последний выстрел
всегда за мной.
Держу сухими честь и порох.
Я дуэлянт.
А секундантом станет город --
с приставкой Санкт.
* * *
Царапнула по сердцу грусть,
и все в другом предстало свете...
Поэты, как больные дети,
среди здоровых. Ну, и пусть.
Плевать, что имя не прославлю.
Свою мечту я не предам:
своей любимой и друзьям
все строчки лучшие оставлю.
С ТАТАРСКОГО
Я пасынок России.
Есть горечь в том.
Но я -- ее посыльный
сгореть костром.
Удача покарает
или свихнусь,
моя судьба больная --
рябины вкус.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
(молитва)
Постепенно выходя из штопора,
возвращаюсь к жизни настоящей.
Господи! спасибо, что заштопал,
хоть и был в молитвах я навязчив.
Может, я вернулся не надолго --
заберешь, как только пожелаешь.
Я не затеряюсь -- не иголка,
я живу в России. Ты, ведь, знаешь.
|
