Борис МИХАЛЕВ
СТИХОТВОРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
* * *
Становление взгляда
пpоходит всегда клубясь,
словно паp из тpубы,
наносящий ожог сознанью,
и с попpавкой на зpение,
где погpешность -
- плюс-минус экстаз,
в суете ожиданья.
Осмысление миpа -
- как поезд в глухой степи,
не имеющий компаса,
но не вполне довеpяя pельсам,
отклоняется ввеpх,
и pазбавленный лунный спиpт
позволяет согpеться
пассажиpам,
котоpые были почти меpтвы
от еще неизвестного пpежде
типа моpской болезни,
поpазившего их на земле
устpемленьем ввысь
и откpытой доpогой к бездне.
Долгожданный глоток
оживляет в душе закон,
над котоpым тpудились
не в одном поколеньи. Следом
за случайно откpытой
подземной глухой pекой,
уходящей в недpы,
устpемляется сеpдце.
Тpевожный и злой поpыв
может быть лишь намеком,
сулящим пучину моpя,
помогая уму осознать,
что и у гоpы
нет сеpьезных пpичин
возвышаться с землею в споpе.
* * *
Поэт свободен от слова, музыкант - от смычка.
Насквозь усвоив козни иконостаса,
из голой почвы к небу ползет строка.
В процессе роста ствол, набирая массу,
плодит и сеть корней, увлекая вниз
частично тот заряд, что получен свыше,
чтоб листья вязким тлением напились
и зрели гроздья маково-красных вишен.
* * *
Кому-то дано сломаться, кому-то дано сломать,
постpоить дом с обильным набоpом окон,
иному код нелепостей и гpимас
дано облечь в классический стиль потока.
Ум слаб вполне использовать оpеол
глагольных фоpм, отслеживая зигзаги
боpьбы теней. Иуда Искаpиот -
- итог пpовала (pедкая капля влаги,
попав на землю, словно в пpотивовес
песчинке (сушь отныне соизмеpима
с несушью), символ искpенности небес,
обет баланса чтящих, пpимеpом климат
достоин быть), возможно его беда
лишь в том, что камню общего пpеткновенья
судьба лежать в бpусчатке по гоpодам,
не выделяясь между дpугих каменьев,
излишний гpуз несущий pискует пасть
(здесь исключенье в пpавиле допустимо).
Любовь есть взгляд на мысли, минуя стpасть,
со стоpоны, как зpителя на каpтину.
Сapказм же судей, pавно и похоть вдов,
сгущают фон, делокализуя пламя
лежащих в недpах запахов, звуков, слов,
как будто кpовь pазбивших лицо о камень.
* * *
Мысли себе не находят места,
pевностно каждая копит силу,
с тpепетом ищет любые сpедства
пpеобладания. Спектp светила,
хоть и pазложен в небесной пpизме
изpедка в pадугу, как павлиний
хвост, pазделяя пpедмет и пpизнак,
цвет и оттенок, в угоду линий
однообpазью, чтоб им чеpнее
быть на его белоснежном фоне,
вновь угасает, стpемясь яснее
сделать доступное, как в бутоне
неpаспустившейся pозы - обpаз
яpкоцветущей (опустим стимул),
в мнимой пpозpачности света собpан
pост и упадок (неоспоpимость
собственной фоpмы стола, стакана,
стула, постели, куста акаций,
множась бесчисленно и спонтанно,
тонет в глубинах интеpпpетаций).
Свет безpазличен к пpиpоде вещи,
будучи собpан, минуя тени,
он опосpедует фоpмы тpещин,
пpедотвpащая pаспpостpаненье
их по повеpхности и слиянье
в более кpупные, отвеpгая
факт самого сосуществованья
тpещины с тем, в чем она бывает.
* * *
Косвенный пользователь и зpитель, соучpедитель и
совладелец
длинной последовательности литеp,
к многоступенчатой каpусели
сил и явлений лояльно мягок,
маятник ямбов введя как метод
освободить от сосуда влагу,
от многоточия - pечь, пpедметы -
- от непpисущего им окpаса,
ясность - от скоpости, свет - от силы,
медленно тянет огpомной массы
якоpь из донного слоя ила.
Цепь, напpягая стальной шпангоут
шхуны, ползет, издавая скpежет.
Глубже чем неутоленный голод,
скованный тяжестью побеpежий
спит океан, шевеля волною,
в вечном движении изнуpяя
силы, с изломанной в нем луною
пенится, pаненный якоpями.
* * *
Пусть все исполнится, чему
я сам виновник и ваятель.
И мысли клещи разожмут
своих мучительных объятий.
И воссияет пустота
невозмутимого вниманья,
как воздвижение креста
вдали Голгоф и Гефсиманий.
* * *
Возносится бетонный вой,
вовне находку вожделея.
Тень Цезаря, как часовой,
среди развалин Колизея
неумолима. В городах
ночами дышат подворотни
болотной сыростью. Вода,
уединившаяся в сотни
мельчайших капель, ворожит
в них заблудившееся время.
Тень янычара сторожит
покой султана и гарема.
И словно сумрак углубив,
в саду ли, сквере, у фонтана
царей, трибунов и убийц,
любовников и шарлатанов
гуляют тени. Их парад
для обитателей - не новость.
И псы ночами по дворам
рыгают красною слюною.
* * *
Все прошлое построено на швах.
Поношенная обувь много шире,
чем новая. Причинная канва
изменчива в своем ориентире,
рождающем зеркальный силуэт,
подобно вещи, проданной в рассрочку,
петляет, медлит, заметает след,
но успевает в заданную точку,
которой тайна трех координат
(пути Господни неисповедимы) -
- начальный облик, опыт и длина
грядущего пути, неотвратимость
им свойственна лишь в пункте Б, куда
из пункта А кочует эстафета,
до этого доступно созидать
посредством воли и иммунитета.
* * *
Я пытался пасть героем за идеал,
окропить алтарь своей и чужою кровью,
но в разгаре битвы кто-то меня позвал
и назвался жертвой склонности к многословью.
Он мне дал понять, как суетен труд бойца,
и пустил гулять, рассеяв недоуменье,
усмирив гордыню доводом мудреца
там, где пламя бредит треском сухих поленьев.
Этот факт смутил подавшийся было вспять
(в смысле треск огня) лавинообразный натиск.
Посторонний опыт в собственном укрепя,
я терплю нестойкость созданных им понятий.
Погасить огонь - поступок, разжечь - удел,
жажда сущим чертом прячется в тихий омут,
разливая желчь в студеной его воде,
и теченьем вниз по руслу реки влекома.
Лишь движение есть защита(сродни ветрам,
разносящим дым от тлеющих головешек),
где знакомы с шумом пира и болью ран,
и мужчина, бросив женщину, безутешен.
* * *
Окраска мира дорожит
своим досужим колоритом,
как слово любит падежи,
что от рождения привиты.
Но вписываема в реестр
лишь копия первопричины,
имеющаяся в обрез
в наличии. Те величины,
что вымышлены сверх нее,
теряют чувственный аналог
с теченьем времени - слоев
многообразие. Немало
влияет на самоконтроль,
предупреждая рецидивы,
себе отведенная роль,
в зависимости от мотива
и помысла. Осуществив
соитие обозначений,
достаточное для любви,
предметы сбрасывают тени.
Москва
Вспыхнет свеча и погаснет,
в грядущем ища зацепку,
и на панели лужицей
скорчится влага неба.
Горбясь, прохожий
закурит, поправит кепку.
Этот город, как тигр,
осторожен в своей манере.
Он приучает всех
к сдержанности повадок,
путает след,
сбивая с него ищеек,
и наконец теряется
в мареве сонных складок
разума страждущих.
Хаос среди вещей их
необходим строителю,
как краеугольный камень -
- месть архитектора
пользователю проекта
за слишком превратно понятый
и местами
вовсе утрированный
плод его интеллекта.
Этот город берет измором
все постулаты мира,
и безликих дней возня,
как саранча плантаций,
пожирает, чавкая,
все, что съедобно, дыры
оставляя свидетельствовать о себе.
Мутаций
цепная реакция
притягивает глаза к затылку,
и на лбу рука растет
без ногтей не пальцах,
а остальное тело
можно впихнуть в бутылку -
- так усохло - сон.
Сигаретные кольца, пяльца,
рамы, подрамники, бублики -
- все, что с дыркой,
здесь имитирует женственность
(каюсь грубо),
ну а столбы - ... .
Догадались? Долой придирки!
Капля за каплей
по водосточным трубам
влажная похоть,
спадая, лижет подошвы
у старика ли, младенца,
ловя на слове.
Этот город мудр,
как сорок пророков, ноша
тяжела ему,
когда неспокойна совесть.
* * *
Судьба адепта фетишизма
есть ассоциативный ряд.
Души уродливая призма
из старых веток и коряг
себе устроила хоромы,
стволы укутывая мхом.
Очеловеченные кроны
остроконечны. Переход
от послушания к соблазну,
от исповеди к болтовне
столь полон резвости бессвязной
и естества, что в тишине
не позволяет ни минуты
пробыть, соскальзывая на
предмет с предмета, перепутав
все адреса и имена
между собою. Междометий,
пробелов, точек и тире
коварно вздрагивают сети,
сведя конвульсиями речь.
Так вымучено нестабилен,
что собственно и привело
к бесплодности его усилий,
иной вынашивая плод,
он ныне более разборчив
в поступках, но порой глаза
закатит и гримасу скорчит,
два слова силясь увязать.
* * *
Белая поступь скользит и лепит,
сети ветвей воздвигая, словно
скрюченный памятник, кверху, трепет
коих рисует узор неровный
в мглистом пространстве, порой сужая область
доступного (черно-белой
право экспансии) глазу, жаля
разум однообразьем, тело -
- холодом, бьющей в лицо метелью.
В блеске заснеженных улиц бродят, бодрствуя,
мысли, они отдельно
от человека живут в природе.
* * *
Если не лгать, то слово имеет вес.
Если поверить, то можно идти по волнам.
Если простить, доступно увидеть свет
в непроницаемом, будто в глухую полночь,
мраке пространства, где четыре стены
есть не барьер для рваной стези Амура
(ум обобщенный опыт прессует в сны).
Если названье, став аббревиатурой,
вновь нарицательной силой наделено,
и унаследовав качества прототипа,
на языке спотыкается, мудрено
не опознать в нем подобие плача, всхлипа,
вроде раскаянья за первородный грех велеречивых
реплик, поэм, трактатов. Первопричина целью в
своей игре
ставит найти единственный отпечаток,
выделив четкий образ самой себя
из отягчающей массы словесной пыли.
Все посторонние образы истребя
в созданных разумом комиксах, пересилив
круговорот их, сквозь сотни унылых лет
кладезь глаголов, другими частями речи
пренебрегавший, диковинный силуэт
вырастил, как кристалл, что весом и вечен.
* * *
Внимательно следи
за тем, что происходит
в уме твоем,
всегда
следи со стороны
в сознании вины,
в стремлении к свободе,
два полюса,
что впредь
довлеть осуждены,
сближая и держа
дистанцию до срока,
пока приобретет
устойчивость она,
мучительно ясна
и сладостно жестока,
как бодрствующий страж,
усталости и сна
не ведая,
в ночи
с всевидящего ока
его,
слезой искрясь,
спадает пелена.
* * *
Чтобы сонных грез
расторгнуть слепые узы
и сплести венок
из сорванных в поле терний,
громоздятся фразы, образы,
позы, перлы,
мозг, как купол белой
морской медузы,
разлагает свет
и слизистый след на камне
оставляет после того,
как волной на берег
он бывает выброшен,
сквозь опустевший череп
приглушенный шепот
соскальзывающей капли
слышен в такт с дождем,
барабанящим в подоконник,
бесконечно длинным,
как ночь за полярным кругом,
вызывая всплеск
на поверхности, и на фоне
синевы -
- круги, догоняющие друг друга.
* * *
Краем глаза слежу,
но не вижу нигде перемен,
погружаю в раздумье
капризную сетку извилин,
воздвигая дворцы
и иные строенья, взамен
получаю озноб
и рассеянье мысли, бессилен
в этом плане порыв,
даже самый ничтожный нажим,
чтобы сгладить разлад,
только тот, кто бесчувственно ищет,
как индийский факир,
непрестанно глотая ножи,
обретает познание
нового образа пищи.
* * *
Я - проводник бесконечного в мире тумана,
узкая, грубая щель пропускания света,
точка излома лучистой энергии. В этом
круге рождений никто не ушел от обмана.
Я - островок назревающих противоречий
в море бесспорного царства кометы Галлея,
ставленник смерти, по следу лукавого змея
шествуя тайно, лелею надежду о встрече
с чем-то иным, кроме чувства совместного груза,
тяжко несомого, усугубляя потуги
сбросить его возрастанием тяжести. Дуги
черных бровей, глубоко, как в бильярдную лузу
всаженный, глаз, неподвижный и полный раздумий,
рядом другой, изнывающий в суетной муке
римским патрицием, вновь умывающим руки,
в смертной тоске по покою египетских мумий.
Все это - маска. Глаза растекаются лужей,
брови ложатся кустами у пыльной дороги,
старая лошадь, едва волочащая ноги,
тянет телегу и вязнет в грязи неуклюже.
* * *
Подобно растерянности или сну, гнездится жидкое,
неживое однообразие, утонув
в сладковатом запахе перегноя.
Снова виден пульс сквозь синюю рябь, уличая крен -
стимулятор судна -
- в онанизме. Разное говорят,
но в окончательной версии обоюдно
отражены полюса Земли,
ее соль, черных глазниц зиянье -
- сгустки, которые разнесли
на недоступное расстоянье
их, свершая вселенский цикл,
тают все более с каждым кругом, словно сиамские
близнецы,
не раз отвергнутые друг другом,
ныне сближаются. Кома дней ортодоксальна вне
всех религий. Скалится лик с золотых монет:
"Кесарю - богово, врали книги."
* * *
Усреднение неба,
переходящее в вязкий сырой туман,
поставив себя на одну параллель
с недопитым остатком влаги
в глубине круглой чаши,
на
маленьком глобусе,
лишенном меридиан,
тянется плоским щупальцем,
как перо к бумаге,
неизвестно куда,
потому что поверхность шара,
хоть и выпукла,
но обладает качеством линии горизонта,
за которую, кроме вида себя со спины,
совершенье шага
не дает преимуществ
при выходе на линию фронта
атмосферных осадков,
грозящих смешать туман
с облаками иной природы
посредством порыва ветра,
и тем более,
если на шаре стоит зима,
то морозный воздух
вряд ли способен служить ответом
на тягучий вопрос,
осложненный узлами тем,
из которых главный,
снискавший себе известность
как строитель зданий
с причудливой формой стен,
нагоняет страх
на незнающих суть процесса.
* * *
Мысль - это действие,
но только в более тонком мире,
как стрела с присоской
в игрушечном детском тире,
отрываясь с чмоканьем
от мишени,
оставляет в яблочке поцелуй,
сомненьям
не давая повод
в своей пущенности из лука,
так как выстрел
это по сущности есть разлука
инструмента со средством
и устремленья с волей
того, кто стреляет,
целящегося до боли
в пальцах,
когда наступает момент отрыва,
множество факторов,
начиная ветром,
ведут игривый
диалог с траекторией,
грубо вводя реалии,
в котором голос пустившего
скрыто потенциален,
и затем результат
на зеленом, белом иль красном
это есть искажение
его воли инертной массой.
* * *
Я так медленно двигаюсь, что стрелки моих часов
начинают всерьез подумывать, не пойти ли
им в обратную сторону, сняв тяжелый засов
с облупившихся створок, пылью и паутиной
погребенных в толще культурного слоя. Так
как восставший раб, понадеявшийся на крепость
своего рассудка - в проигрыше, ментал
костенеет в позе мечтателя, будто слепок
из замочной скважины, понятый как шедевр
мастерами зодчества, живописи - скульптурный
прототип ключа к потайному пути в Едем
и источник странностей, вроде кольца Сатурна.
Вне понятий угла, радиуса, дуги,
биссектрисы, сектора преобладает нечто,
геометрически схожее с тем, что гипс
может присвоить: если на бесконечность
поделить число, готовое стать нолем,
то его стремленье к предельности - суть награда,
ибо ноль в периоде - это скорей полет,
чем простая схожесть знаков, стоящих рядом.
* * *
Ослабленьем уз объясняется выброс пара
из набухших шлюзов, похожих на речь заики.
Убеленных мудростью пленников многоликий
легион с трудом переносит его удары.
Они спят везде, громоздятся, как мыши в норах,
в неуютных кельях без окон, с пятью углами.
Пятый угол - мнимый, поэтому даже сами
они часто путают нужные коридоры,
по которым двигаться. Сквозь пелену кусками
проступают в памяти всполохи, колыханья,
между тем, как пар в безыскусном своем дыханьи
проявляет твердую веру в закон Паскаля.
Постоянство есть атрибут неживой природы,
но его нехватка часто рождает хаос
бесхребетных поисков. Если в связи с грехами
рассмотреть ослабленье уз и вообще погоды
ухудшенье там, где ветер - источник бури,
моросящий дождь - потопа, искра - пожара,
очевидно правило: неудержанье пара
растворяет сущность в мечущейся фактуре.
* * *
Я люблю проливные дожди,
назначенье которых бесследно
ускользает от взора, в груди
оставляя подобие медной
неразменной монеты, влекомой на дно сундука
не единственно тяжестью, но и неведомой силой
сладострастного мига владея душой игрока,
из безвольного плена полоской зеленого ила
проступая уликой - на теплом и влажном песке -
- половодья души, больше чьей разрушительной мощи
у природы в резерве - лишь вектор, бегущей строке
сообщающий сути неведомый тающий росчерк.
* * *
В процессе смены ночи-дня
я - абсолютно посторонний.
Обособляющий меня
подобен нимбу на иконе,
но лик иной (саднящий стих
осанку бодрости разрушил),
в нем живописцу не найти
сиятельного простодушья.
Сквозь мрачный иероглиф черт
(тончайшей кисти каллиграфа
всегда изысканный манер)
струится вычурности пафос.
Впадает, излучая свет,
в пучину древних философий
ум - кропотливый геометр,
рисуя выверенный профиль.
* * *
Я знаю миг немого бытия,
сухого среза,
являющийся к пройденным слоям
как антитеза.
Иным вином наполненный сосуд
(в коросте буден,
два полюса которой: сон и труд) -
- суть мозга студень.
И возглас, прозвучавший невзначай
почти что вровень
с границей, на которой различать лишь
слух способен,
не то, чтобы пронзил, но как то вдруг
отнял все силы,
чтоб мысль, на миг прервав свою игру,
вглубь звук впустила.
* * *
Познанье, обретающее вес
в пространстве независимо от мозга,
соперничает с небом в синеве,
и с космосом, осознанно-воссоздан,
соперничает мрак, перенося
агностику инертного распада
на внешние предметы, все и вся
одев в неповторимые наряды,
суть принципа ум с органами чувств
теряет, тяготеющий к явленьям,
как правнук, предку ставящий свечу,
как цель цепи оценивают звенья.
* * *
Апокрифический овал
лица, не виденного прежде.
Ум препарирует слова,
срывая ветхие одежды
с них, скупо впитывает яд
(стиха пьянящее открытье),
и сон отслеживает явь,
сближая с опытом наитье,
вслед льется медленная речь,
как убаюканное море,
желающее априори
со дна жемчужину извлечь.
* * *
Не верь словам, рождаемым порой
в смятении, тоске или порыве,
препятствующий хаосу настрой
расти, как тихий делатель на ниве,
без устали точи и чисти плуг,
спи минимум, следи за сновиденьем,
в нем не считая собственных заслуг
и твердо веря в силу пробужденья.
* * *
Момент смягчения углов
и превращения квадрата
в окружность. Ищущая слов
немая мысль, чей отпечаток
хранит сверхчувственный флюид.
Свет влит расплавленною массой
в сосуд зрачка. Лучом увит
стоит предмет. В себя напрасно
рассудок силится вместить
всю совокупность измерений.
Три формы времени в горсти
смыкаемы в момент прозрений.
* * *
Мысль, обнесенная вокруг
страстей высоким частоколом,
творит случайную игру
(как малый зеркала осколок
не в состояньи отразить
лица - лишь частные фрагменты
его - в их косвенной связи),
мед пряча в сотах аргументов,
чей домик карточный порой
чтит бесноватые причуды,
как в роль, трагический герой,
войдя, вдруг голову на блюдо
свою бросает (на груди
струи кровавые алеют),
и та насмешливо глядит
в глаза безумной Саломеи.
* * *
Шум в голове, и душа сожаленьем полна,
что не судьба ей себя ни понять, ни измерить.
Мысль, как сквозняк, прорывается в створы окна
и забивается в угол напуганным зверем.
Пристально бдят в канделябрах огарки свечей.
Кризис вонзает в сознание тысячи игл.
Близость кончины смягчает удар палачей.
Вечность есть знание ценности каждого мига,
временность есть небрежение к воле секунд,
адский огонь - осознание собственной формы,
чей обособленный статус трактуем как бунт
Зрителем, признанным личностью в качестве корня.
Значит ли смерть добавление лишних нолей
сверх к тем, что прежде нашли единицу опоры?
Смерд ли бредет бороздой безысходных полей?
Зверь ли волочит добычу в отверстую нору?
* * *
Испытывая спазмы тупика,
в подробностях потребность (ибо дыры -
- расширенные формы языка -
- в мозгу без рифмы парного пунктира свербят, как
сто отточенных заноз),
тот довод негативной ипостаси
осознанного выбора больной
ментальности становится опасен
в моменты оскудения основ,
в периоды потерь ориентиров
тьмы им детерминированных снов, вторгаясь из
неведомого мира,
третируют расширенный зрачок,
что столь привычен к злоупотребленью вакансией
пространства, со свечой, мерцающей, чье медленное
тленье,
не творчество еще, уже не страсть высвечивая,
тщанием и риском
оттягивает происки утра
и сыплет ослепительные искры.
* * *
Мысль вещи обращает в муляжи,
расшатывая сросшиеся тромбы
сосудов, принимает форму жил,
вторгаясь в кровяные катакомбы.
Боль смысл заменяет веществом,
свой фильтр весьма сомнительной природы столь
ревностно насытив рядом свойств, чтоб в пористую
горсть его находок
не в силах бы ни йог, ни ювелир
был влезть, как вакханалия молекул,
в мозгу, скуля, елозит макромир,
мертвя иллюзий пенистую реку.
* * *
Страсть докучала, дух отверг ее,
влача порочности следы,
он оргий терпкую энергию
замкнул в словесные ряды.
Зря сны, безумьем обуянные,
сквозь нераскаянную явь,
в груди претензии спонтанные
плодит тоскующий изъян.
Созвучий броская истерика -
- как волн клокочущий поток.
Столь нескончаем поиск берега,
сколь мысль размыта суетой.
Но в срок заканчивая странствие,
как все небесные тела,
связь со словесными убранствами
рвет различения игла.
Льет в жилы яд, как жало кобры,
мстя экзальтированной мгле,
звезды фиксированный образ
в незамутненном хрустале.
* * *
Все было не так, как словами описано,
в реальности, роль волокна
игралась не мысли стоокой актрисою,
дающей вещам имена.
Стояла немая, почти беспредметная
апокалиптичная тишь,
и Зритель гостил меж еловыми ветками,
не признан, грустил взаперти.
И Он не нуждался ни в воле, ни в разуме
и сну не навязывал явь,
склоненный над страсти нестройными фразами,
как потусторонний судья.
* * *
Жизнь - только речь, что льет рекой
без пауз, на одном дыханьи,
где смерть заботливой рукой
расставит знаки препинанья, орфографической
мечты
прервет теченье - акт расплаты -
- в ней средоточью запятых
тщета придаст особый статус, невыкорчеванных
корней
влечения слепая поросль -
- след мечущейся волчьей своры -
- простора окровавит снег.
* * *
Все постороннее,
лишнее, тяжкое -
- опустошенной души
шелушение
(игр сумасшедших ли,
дум нараспашку ли) -
- внешней и внутренней
формы смешение.
Волны ли, тучи ли -
- вечность движения -
- только предтеча
упавшего полога -
- полифонична,
как птичье кружение,
и априорна,
как грезы астролога.
ТВОРЧЕСТВО
1.
Я - служитель, хранитель и рекрут
(риск погрешности пристальным оком
стерегу, в пику снегу и ветру
тайно кутая в трепетный кокон)
не старинных музейных реликвий,
в толще времени точную дату
чтя, не горсти звенящих и липких
круглешков злополучного злата.
Я слежу, (словно жадное пламя
пожирает еловые сучья)
как шипя шевелит языками
напряженное ночи беззвучье.
2.
Творчество это есть поиск в пространстве иных
способов вспять от набившей оскомину формы
в, пенами рек истекавшей, как кровью, весны
буйстве прозреть непокорного разума корни
(скорчен весь в муках безумия - мытарь ли, маг -
- силясь отмыть вечно кровь с рук, трепещет от
боли), творчество есть ослабление власти ума
в пользу гармонии над генератором воли.
* * *
Посул гостил, вняв тяжесть слога.
Сквозь слез блестящую капель,
скитаясь, голос рос в чертогах,
мча кочевую карусель.
Свеча - расчетливый политик -
- кромсала мрака копоть (кар
года грядут в ряду событий),
как зла изломанный оскал.
Светился лик - сразились ныне
на дне блюстители глубин.
Не те ль глумились над святыней ?
Не тер ли лампу Ала ад-Дин ?
* * *
Лязг лопастей, потенье тел
стен стопорит тупую кротость.
Тень тянется к иной черте -
- с сеть сонного круговорота.
Лечь, вытянувшись, на краю -
- копыта цокотом сквозь дрему
в мысль всадника вольет уют
конь с огненного ипподрома.
Тот ток покоя от икон,
в котором эго мира канет,
влечет окутать тонкой тканью,
кому привычна скорбь оков.
* * *
Поток трясущихся густот
в структуре раскаленной лавы -
- искус присущности лукавой -
- плюсует свету термин "тот".
Там мысли ссорятся и трусят,
гундося ревностную речь,
в упрямом рвеньи уберечь
порядок в хаосе и вкусе.
Багряный утренний обряд,
лоснясь от жертвенного мяса,
мир кровью агнца опоясал.
И нет ему пути назад.
Из всех испробованных мер
он выбрал гордую решимость
и вышел в облике без грима,
призрев торжественный размер.
Крутой обуздывая нрав
природы, мудро сдвинул брови,
но становилась все суровей
руки уверенной игра.
И грянул гром, как сходят воды
весной лавиной с талых гор,
громаде скал наперекор
кроша упорные породы.
* * *
Гася привычности настрой,
стремясь утечь из рамок мира,
как кровь из ран в песок сырой,
тоскуя, прячет меч эфира,
я грею глаз в луче звезды,
зря сонных волн прикосновенье
в томленьи медленной воды
к дарам иного измеренья.
* * *
Где беззвучно причаливал к берегу челн
и волна, хохоча ударялась о пристань,
то фонтаном хлестала и била ключом,
то сочилась и тлела, как алая искра,
раскаленная речь (нареченное имя
обреченность оттачивать) в кратере рта,
кроме чопорных рифм, в игры прочих не примет
мерок емкости форм, чтя параметр тайн.
Корни скрыты не вне - в обузоренном мире,
как рисует мороз на стекле вензеля -
- вызрев рамок пространства и времени шире,
стерегут эмпирей в ореоле ноля.
Вглубь трепещет лампады уплывшее пламя,
жжет, колышимо, требуя меры ветрам,
чей суровый парируя бег парусами,
с мыслей яростным морем играет корабль.
* * *
Распят и выпит, как сосуд,
восстав на приторность препятствий,
стучит рассудочный ресурс
в виске растраченным богатством.
Он был причинно вовлечен
и отдан оргиям на откуп.
Оплыл болезненной свечой.
Тончайший слой волокон соткан
в густотах слизистых палитр
был из сакральных категорий.
Нить спряв, вербальный сателлит
возник в растрепанном миноре.
* * *
Шаромир завершаем в круженьи снежинок,
что ложатся, дрожа, на мороженный грунт,
груз тревожной дремоты вложа в поединок
всех, кто прежде за ересь был предан костру,
в обособленном сумраке с призраком скорби.
Будто ворон крылом, инквизиторов лик,
в толще облак листающий книгу восторга,
белым куполом падал на тело земли.
* * *
Я учусь безмолвию экстаза
в близости разрозненных начал.
Боли, длясь, сверхличностная фаза,
смысл предназначая мелочам,
копит упорядоченный опыт.
В ропчущий природы лабиринт
мечет молний огненные снопы
речи лад в преддверии зари.
* * *
В мир просочившаяся весть
сквозь пор мельчайших капилляры,
искрясь, струит в пролеты арок
восторга лепет. Торга лесть
привносит в страсть замысловатость.
Даря разнузданности шарм,
Парящий созерцаем шар
в прицеле зарева заката.
* * *
В море, чьей прихоти веря,
зверь к небу гору вознес,
острова выструплен берег
язвами ран и корост -
- гримом несыгранной роли
мира замаранный лик.
В кратерах прячутся тролли,
черпая чары земли.
Ветер выводит, сопя,
вычурный вензель злословья.
Гейзеры ярости кровью
тайные тропы кропят.
* * *
Я испил эту чашу,
как пьяница пьет поутру
вожделенный стопарь.
Во взъерошенном ветрами сквере
я по капле глотал
терпкий яд. Вьюгой тронутых струн
мерзлый трепет - как тень
в знойный полдень от тела мистерий,
упадая клеймом
на усталую землю, стократ
утонченней плетет
паучиные сети хотений.
Чем возвышенней образ,
тем более зыбкая грань
в нем предшествует акту
деления света и тени.
* * *
Трепещет мысль в глухой опале,
влечет вовне, кустится вширь,
кровоточа, как зверь в капкане,
из недр всклокоченной души
вздымая мутных дум без счета -
- беда - безумия резон,
чей вглубь оттянут горизонт
на горечь птичьего полета.
* * *
Вопреки словарю
обостряется рокот прибоя
в недрах раковин сна,
словно ран воспаленный упрек.
В край из края, пуста,
суета пеленою накроет
безголосья источник -
- столь речи росток изощрен.
И промчатся по небу
причин кучевые потоки.
Обличая в игре их
пучин неизлеченный вихрь,
волевой элемент
ликвидирует формы и сроки
и настроит прибой
на бесструнную ноту любви.
* * *
Симметричный разбег
параллельных подобных явлений -
- в эксцентричной мольбе
и борьбе полос света и тени
лотос голоса, вещ,
в горле плещет, водою не смочен -
- рой злых пчел в синеве
рай кроит из разрозненных клочьев
то ли неба тщеты,
то ли нёба речей и влеченья -
- льнет амёба мечты
с тылу к мысли, как к слову значенье.
* * *
В рочестве горкого собла
ижилось вяленье тлес -
- тикотом, копотом облак.
В хлопотах - опыт небес.
Ржали осенние зори.
Море, как озаль, плыло.
В пенно-лиловом просторе -
- венно-багровый надлом.
* * *
Увидь лишь только то, что есть
(в дотошном мельтешеньи стилей
связь принципов успей прочесть)
без примеси и без усилий.
В единственности утверди бесчисленность (как меч
и узел
слив в смерть пророчащем союзе). Слезливостью
прельсти дожди.
* * *
Сопричастность клейму,
горечь смут и отточенность качеств -
- скачет шариком шанс,
тишину раня кромками форм -
- рваным крошевом чёрн -
- в волнах чёлн, столь фатален и мрачен -
- клочья ль душ с барки Ра
чью-то боль сорят чайкам на корм?
Тот убогий причал
помнит шторм ли, тоскует ли втуне
по натруженным вихрям,
осмыслил ли корни стихий?
Стих сквозь скорбь панихид,
как зачатие в ночь полнолунья,
здесь наследует плач
за свои и чужие грехи.
* * *
Месяц выставил шаткую мету
в безутешных владениях мглы -
- страшен, гол - нерв драл - игл, силуэтов
нерушимым глашатаем слыл.
Ночи грезились очи воловьи.
Безотчетная бычилась глубь -
- начертав куполов в изголовьи
кровью профиль, ломала иглу.
В прошлом колокол метил и трафил -
- смерти холод, да похоти раж
игр - жертв хохота скальпель и кафель моргов -
оргий жар вторил ветрам.
* * *
Брошен якорь в лагуне чертога,
чтя надлом целевых пропастей.
Ночь, иглой чьи-то мысли потрогав,
прячет взор и бормочет: "Не те".
Блеет ввечери саван и ладан
курит негу свинцовой назрев
тучей. Луч закоулками ада
строчит перечень целей и средств.
* * *
Я развел
и размазал, как жижу, небесную твердь
злых словес ворожбой
на мольберте асфальтных коллизий.
То анчар ли зацвел,
всадник, имя которому смерть,
ли без меры в руке
небосвод исказил и приблизил.
Канул конь вороной
в неприкаянной пропасти ямб,
стих роняя в кровь гранулой
бледного терпкого яда.
Титр храня, как экран,
мозг витийства тщетой обуян,
ране, как самурай, рад,
с безумьем родня беспорядок.
* * *
Я был всюду, и всюду свои невода
вглубь бросал, иступленную искру
кремнем сна высекая из глаз, мерил даль давним
оттиском, трением мысли
о предметы рожденным. В наружних слоях атмосферы,
сознания, розов,
горизонт покорежил упрямую явь
острием смертоносной занозы.
Я был всем, что стоит, что плывет, что летит.
На меня , словно бисер, нанизан
Этот мир, как на нить, был. Ныл страх возвести
в ранг единства случайную близость.
* * *
Строго брошенный взгляд.
В прах покрошенный солнцем фарватер
Пересохшей реки. Сплошь земля,
словно колокол, гулом объята.
Будто топот бесчисленных ног... .
За пределом доступного взору
вдаль простора кропило вином
губы мира и двигало горы
в море око. В мистерии тень
скрыт был код тины тел и страстей.
* * *
Поднатужась,
расступится море, и небо в цвету
вскоре кружево радуг
по следу натравит, как свору
миражей,
для расплату, расплещет кромешную тушь,
сплошь хрусталики душ
слов испишет морозным узором.
Заскорузлая стадность
Бесстыдно лизнет небосвод.
Обнаружится озеро
мутно-оранжевой жижи.
Заворожен, как водоросль
в сонном движении вод,
ворон склюнет звезду,
и бездонность покажется ближе.
* * *
Радетель ли капризного предела,
иль деятель, как признак бытия,
где рифм след злей, чем кромка острия,
тлел - мира облик (черного - на белом)
зрел? Сердце вожделело тишины.
Сплошь сны - как инок, хныча у иконы.
Вплел дрёмы дрожь в унылый шепот кроны
Ума серп шалой лающей луны.
* * *
Впредь
причитания все отриньте!
Видели ль вы,
как глумливо скалясь,
точно в компьютерном лабиринте,
шли чудовища косяками?
Мысли,
завязанные морским узлом,
словно петли,
примеривались к вашей шее.
Различали свет ли
лишь в брешь, в пролом
души?
Знали ль штиля чуть слышный шелест?
* * *
Миру снилась разнузданность нимф,
страх пронизывал сферы и луны -
- внутрь - в иглу, словно нить. Верениц
дум манил в ста ветрах отзвук струнный.
Неба низкого отблеск во мгле,
впав, как отпрыск без роду и племени,
в плен к вселенной - прикован к скале
кандалами пространства и времени.
* * *
Останови
и зафиксируй луч
вниманья.
Бег на
миг прерви.
Метанье
сгладь глаз,
как тотчас внутрь ударит, жгуч,
сноп нот -
- и круч проступят очертанья -
- цепь тайн.
Акцент присутствия смести
(цель).
В суд людей
дел кровь влей.
Глуби, дали
отдай.
Горизонтали предпочти
верстам
микрон прироста в вертикали.
* * *
Каждый камень, как мель рек,
как прыщ лиц,
третирует город,
и болит, и юлит,
будто мыльную прыть Мойдодыр
прыснув, смыл
крыс ли мысль
с рож (дрожь, грязь).
Раскорячен напором
порно-пряных причуд,
тупо в ступе месил эликсир.
Гнала (колокол ныл),
рвала (прятал под пологом снега -
- ну и выбрал игру ж -
- хлынул гул,
будто души в юдоль)
обреченность свечи,
чья слеза на исходе ночлега
горяча как звезда,
в дар упавшая с неба в ладонь.
* * *
Кружится снег,
как белый бред в ночи,
лучом фонарным
вписываем в конус.
Мир сна предвзят.
Опричь его законов,
зрачок слезя,
маячит блик свечи.
Чуть различим,
но взбалмошной пургой,
скругляющей углы,
способной краем
одной вселенной
тронуть край другой -
- чужак в ней и изгой -
- незадуваем.
* * *
Во рты версту
клала та мгла.
Снег - негр.
Лёг он, блёкл.
Прах в гнёзда звёзд
мела метла.
Фраз пласт
до слез далёк.
Вобрала даль
миражи льда.
Жаль, даром
гнили дни.
Власть чар гнала,
бренча, стада,
жгла
колокольчик-нимб.
Сном гном грузил
корзину зим.
Впрок бдил,
юродив, тролль.
Плюс глюк вблизи
(рок строк) скользил.
Млел тел мел,
брошен в дрожь.
* * *
Померкшая сила
просила
Наполнить
блистательный шприц.
Всласть клацкала
пасть крокодила.
Власть капала
в нишу с ресниц.
Ладья
с маху билась о рифы,
но дале
по глади плыла.
Над трупом крыла
хлоп злой - грифы -
- клюв - в глаз,
словно в вену игла.
* * *
Растопырены сны,
разум хнычет
и тычется слепо
в склепа злые углы,
в клочья слой пелены разметав -
- прочь -
- порч - волчья верста
треплет лай.
Плах, стай крепла свирепость.
Корч, ласк
ратовал
шквал -
- трезв -
- в такт лесу листвой облетал.
Толь где призраки в пляс
близко,
кот с дуба цепью ли лязгнул?
Только тщетно в слов лоск
прячет мозг
воровское клеймо -
- ел рот
(в горле грез рост комом) -
- бел рог, лоб.
Ор гор лес, длясь, гнул.
После тлел, угнан вглубь,
взгляд, как угль,
рвал с врат мрака замок.
* * *
Распалась пасть,
в смятеньи тень,
влачит речитатив.
Слона стопа -
- слепа - пресс тел.
Срез сна
мистерий мстит.
Вполз в полость стих -
- наг. Тина дна
в сознаньи нимф фонит.
Спрут рук
врат ранит грань - грязна.
Гор - горьк,
крут - нрав
рай мнил.
* * *
Странные ходят люди в темном лесу
в окрестностях развалин древнего города.
Один из них, ночью встретив меня,
вытащил нож,
но не зарезал,
а лишь ласково пощекотал им
мою небритую физиономию,
и потупив взор,
грустно спустился в овраг непредсказуемой тени,
и сам стал тенью -
- черной и плоской,
небрежно брошенной - благо луна
полнела, беременная очередным вампиром.
И я вцепился
вечно обламывающимися ногтями
в ускользающий смысл.
Однако, что-то препятствовало... .
Мне что-то мешало
постичь темноту,
сердце стучало:
тук-тук-тук-тук.
И другой прохожий,
неожиданно белый,
вдруг вырезал профиль негра
на туманной стене забытья.
* * *
Шил лишь жил ложь безумный ночлег души.
Шпиль ушибленной громом крыши
жарок. Жалость в пригоршнях не спеши
жать. Послушай, как стены дышат.
Их тупой, монотонный бездонный гул.
Плугом порван, как копоть оргий
(коготь гроз), город. Тягость зорь - в сгустке губ.
Бугор рой - зорок вор на торге.
* * *
Развилка, виноватый блеск
луны - сны. Полночь.
Тишь. Тень - волк через поле в лес
лишь стелит молнией.
Дика темь. Камень - вердикт прост:
"Направо - сгинешь,
налево - плесень влезет в мозг,
шустра, как иней".
* * *
Тень тел - на цоколь. Злы ветра.
Бряцала цепь смертей -
- вампир рад - пила мрак утра
из ран. Крал страх потерь
покой. Рекой кровавой свар
провисла варвар-мысль -
- правдив вид. Лир звон слаб - трава
росла б! Бал нов зри - крыс ль?
* * *
Мгновенье лист
от дуновенья млел -
- рад.
Блики спектра плен
преодолели.
Ладони грань
грел губ пар.
Шли след в след.
Лишь дел день жил,
шля душам тлен метели.
В иглу игр -
- сил лица -
- мерцал, скользил -
- луч,
сна чулан,
пронзив, преобразил.
* * *
Чую - не солгу - угли
глаз в ночи прожгли дыры.
Вены вскрыты? - Невидаль! Дуг ли
мало гнули вольные пиры?!
Трав усталость
на поле брани
страсть сплетала
стократ с ветрами.
Стыд - гранитная сырость.
Хлябь копытом рыл жертвенный бык,
злясь. Хранил сферу мира
храм в недрах футляра судьбы.
* * *
1.
Библейская белая боль.
Пух тополя, хлопот ли путы?
Испуг туп. Гул наперебой.
Нем, глух берег времени суток.
Пал снег. Купол неба распух.
Дух псарен худ. Ругани груда!
Нерв - аду брат - наг - трупа спурт!
Удар рук слаб, стар стал рассудок.
2.
Стоп-лекарь, личинку извлечь
чтоб, слез в чрево города-гроба.
Аборт дорог - голову с плеч!
Вол горд. Гад хитр. Скрип. Тихо, обувь!
Пир - звуков челн. Мелочь - кумир.
Грим ярок. Скор голос. Коряв слог.
Вял, мерзок, козлин лик. Гимн вмиг
полипов вопил полк. Клоп тряс лоб.
* * *
Лабиринта игривый сторож
с вил - прожорлив рот - лопал силос.
Слаб лис - ворон кружил у нор уж.
Лун шнур - жуть ближе к утру снилась.
Гнил бинт. Шли дни. Срок жди - блин комом. Локон
мокр - пот то. Ноготь сколот.
Гонор стоп, нот, слов. Хам - не промах.
Плох кров - хворь, стон - глаголов голод.
* * *
Сны заныкало дно.
Гор гофр вынырнул снова.
Тлен греха пеленой
впопыхах коронован.
Рад, зол, вспахан, как холм,
разум (плуг - меланхолик).
Страх круч фразе сухой
вручит лезвие воли.
* * *
Кутал купол туман,
пеленал глыбу (пса стыл лай), вдаль плыл.
Знамо - сад бросал - тьма -
- в темя темень. Метелей смертелен клык.
Плуга гул. Сокол глуп.
Сколот колокол. Звон не нов - стон: дин-дон.
Нот-то шторм кромсал слух!
В ночь - гул! - с глаз прочь - вздор! - чопорен,
сброд ведом.
* * *
Кошка шмыгнула лазом.
Шара сгнила душа.
Девка стрельнула глазом,
Смрадом в лицо дыша.
Я мокал в пустоту (не от мира сего
миг) кисть. Краски резки и угрюмы.
Дик, алкал трюка. Лаком, туп стук своего
сердца - блажь, жаль зря: "я". Напряг - зрю:
мы".
* * *
Лист-циник - сладок - падал ниц,
кружил, ждал. В жилах - страсть распада.
Пожара страж (цирк!) страшен, шприц
взяв. Язв пронжен им шар-громада.
Игривость призм зри, скупость куба,
риск кривд, искусственность пустот.
Горд, строг - в грот лун хлестнул восторг -
- венер нерв - ветренные губы.
Хмель капал, в землю канул кол,
Гнев вен искал иглу-глагол.
* * *
Роскошен шок.
Смешон сонм нош.
Яд тайн: свершен
грешок святош.
* * *
Шатровый вор
пусть супит брови,
чей розов взор.
Волов вонь.
Чад удачи в слове -
- снов-проз узор.
Мудр жрец - в ларце.
Играл роль цели
Сил центр - близ дум.
Нет тем
средь сотен лет метели.
След тел - в бреду.
* * *
Тлеет мебель.
Млеет мерин.
Злей, чем стебель
Стиль истерик.
Материк -
- свечей
скатерть. Крик -
- смерь, чей!
Клевер стелит:
север - юг.
Лектор мелет -
- льет испуг
(сочен, смачен) -
- хочет взять!
Очи прячет,
скачет вспять.
* * *
Скорость ветра в виске тоскуя
(сквозь рёв зверя грёз - вектор-перл),
бисер свинств в стиль элит рискует
влить: слизь кратерам - в дула жерл.
Катит катет гипотенузу.
Узок, кружевно вежлив лик.
Синус-киллер грел лак, ткал узы.
Наг - нег тангенс - фанат земли.
* * *
Жар долг. Грех - клещи трещин.
Расколот орех ума.
Срам: жижа жабр веще плещет
в щель раны. Мираж гримас
из луж лиц локал не вдоволь.
Слежу: вод, слов дружен круг.
Скорбь в рост прет, рывок коль скован
наружу простертых рук.
* * *
1.
Слепая даль. Скрыт, сдавлен городом,
как разум похотью, закат.
В такт - рыб игра в кровавой проруби -
- хруст (сталь), грусть чакр - в хрусталь зрачка.
2.
Всуе радиус - дар.
Рабств туг жгут, углов вволю.
Ад звал. Вплавь шла звезда.
Трезв Зевс - глаз залит, болен.
* * *
1.
Слова нарасхват
в хранилище звуков.
Литавр рван набат.
Дну льстил табун стуком.
2.
Размер анархий Нил хранил.
Гарем - Ефратов враг.
Лярв встрял напряг (гнид зов возник) -
- в хазар ль спесь? Мразь пестра.
* * *
Густел след суток. Сух досуг.
Безвкусна зебр слеза.
В лесу ряд ярок, скор: куст, сук.
Жрал дерн, вперед-назад
маячил гном (печаль, плач!) - монстр.
Ревнива верность вин.
Сдвиг - глобус судьб (сон - var, фон - const).
Псу ль вирус кривд привит?
* * *
Чеченец ценит нечисть.
Течет река причин
к злу. Глупой пулей встречен
в грудь путник. Труп молчит -
- рван, навзничь: птичьей дури
глаз лаком, печень - всласть.
Дрожь жгла (власть слуг лазури),
в глушь вряд ль ядр шла залп класть.
* * *
Высь синь хранит.
Синхронен норов
низов возни.
Строк вспорот короб.
Касательные к кривой
разума: греет веер
зарев - зверь вслед - муз вой,
грез гейзер - вверх: кровей их.
* * *
Трупные мухи -
- музы маньяка -
- к доводам глухи.
Явь их двояка.
След лета - клеймо разбоя.
Сон в осень: кольцо невзгод -
- сколь мизер! Пресс - зим устои.
Сумм хвой (схим) ель зелень льет.
* * *
Воспеты подвиги.
Распяты бунтари.
Страж ждущий страждущ.
Зрим, врет шут.
Надо ж, стерт матерый крик
с душ граждан!
Упругая грудь грусти -
- хитр, груб стих. Окно в ночь
(зла чан) бас пса бурь впустит.
Бес бездн (злачен, черн), прочь!
* * *
Прост ты, широт простор -
- трижды холп узоров.
Всполох шкод - пыток двор:
"На кол!" Драл локон бород,
сидя, садист. Даст
накипь капкан знаков.
Плац залит. Мстил пласт:
грусть - глазурь карм мрака.
* * *
В зубах усталого разума
повисло весло тоски.
То в скит ль глав глас путь указывал,
вод гладь рвал? Кромсал в куски.
Спокойное холодное веселье
и ропот снов.
Злой гном порой украдкой капнет зелье
в вино.
* * *
Крысиная сырость пьяна.
В зарниц кайму - маяло пламя -
- сполз цензор сцен (знал имена).
Холст остр (план спас спазм - лгун) углами.
Пылала глыба. Шагал из мглы
(шар - страшен вблизи покой -
- сдвинь в глубь луз, кий взяв) , вязал узлы
клык ль башни, всплыл над рекой.
* * *
Шпор оторопь зреет грешками,
(тварь правит) ретив их правд марш.
В брод робкими сходит шажками
(нем камень) надменная тьма.
Изящен визг днищ в изгибе.
Трёп спёрт в зобу. Внешен ли
ил дней? Вздор продлит (гниль глин)
мост в мозг. Либо - зомби (гибель).
