Татьяна ЦАРЬКОВА


* * *
     Когда меня спрашивают, кем я
     работаю, отвечаю: "Сторожем. Сторожу
     рукописи Пушкина".



В Отчизне сторожем служа,
в стабильность верю по примете:
кто был в котельной — в Ленсовете,
из Ленсовета — в сторожа.

Ложится в руки древний лист —
извечный вздох неутоленный.
Ногой отворит дверь в Колонный
правитель, на руку нечист.

У новой власти — тот же лик,
оскал острей, проворней хватка...
За край твой удержусь над схваткой,
оброненный в потомство лист.

Июнь 1990 г.

 

Т. Царькова

* * *
Город простолюдинов.
Стертых простых людей.
Грошики и полтины,
мы — на ладони твоей.
Сыпемся, жмемся в кучи,
наземь летим, звеня.
Мелочь. Общая участь.
Город. Народ. Страна.

Январь 1991 г.

 

Т. Царькова

* * *
Вся жизнь — другому. Все стихи — тебе.
То не двуличье. И не двуязычье.
А женское — невольничье и птичье —
Петь об иной, несбывшейся судьбе.

18.10.1991

 

Т. Царькова

* * *
Неразделенная любовь, как гроб.
Хоть складкой драпируй, хоть интеллектом,
Все выдается выпуклым уродством.

Не раз деленная любовь, как дождевой
Вертлявый червячок, что каждой мышцей
Играя, бесхребетно убеждает:
Простейшие в блаженстве проживут.

Средь одноклеточных горбатых не бывает.

13.10.1991

 

Т. Царькова

* * *
Лист летит.
И тень его летит.
Но она земли коснется раньше.
Тень твоя.
В страну теней и плит
мне бы так.
До раны той,
сквозящей.

8.11.1991

 

Т. Царькова

* * *
"Чужого горя не бывает" —
чужая строчка не дает покоя.
Не странно ли, но к жизни возвращает
чужое горе.

Вам с похорон идти случалось
весенним ярким днем умытым,
когда охлестывает жалость
ко всем, кого сокрыли плиты?

Им не увидеть это буйство
природы в жадном своеволье...
Прохожий, ярким днем любуйся,
пока чужой доступен боли.

24 марта 1991 г.

 

Т. Царькова

* * *
Ночей моих разных
со сном не поделим,
рабочим и праздным —
им не до постели.
Как кровь в тесных венах,
пульсируют строки
в ночах сокровенных,
светло — одиноких.
Пир творчества.
Вторгся —
чужак и помеха.
Все губы, все торсы
меняю на эхо
созвучий.
На мену
глядит вне экстаза
любовь.
Знает цену
столь легким отказам.

Декабрь 1990 г.

 

Т. Царькова

* * *
Точной рифмы узор, как рисунок решетки канала —
нет тождественных звеньев, хоть в форме отлиты одной.
Этот мокрый февраль под копирку зима повторяла,
чтоб точь-в-точь походил на далекий и теплый, другой.

Повторенья немы. Отразимся не мы в этих водах,
нет тождественных звеньев, хоть в форме отлиты одной.
Этот мокрый февраль — непогода сулит непогоду —
станет дальним и теплым. "Другой, — повторяешь, — другой".

Февраль 1990 г.

 

Т. Царькова

* * *
Утро. Надеваю служебный мундир,
деловое лицо, должностную личину.
Как бы ночь ни корежила и бессонный рассвет ни мудрил,
ровно в девять сверяю себя, завожу часовую пружину.

Я сверяю себя с будним ритмом угрюмой страны,
где на все времена неизменен девиз: "выживанье",
где все речи на десять шагов не слышны,
даже через центральное телевещанье.

Я сверяю себя с той работой, что предкам была по плечу,
подставляю свои, не согбенные опытом плечи.
Мне бы только успеть — ветер времени гасит свечу,
суден суетный день, но — стократ им отпущенный вечер.

Июнь 1991 г.

 

Т. Царькова

* * *
Вязнем в тине разговоров,
шествий, митингов, страстей...
И над всем парит Невзоров —
черный ангел наших дней.

Январь 1991 г.

© Царькова Татьяна Сергеевна, 1991-2000
© Царскосельский журнал для поэтов "Мансарда", 1991-2000

Hosted by uCoz