ЖИЗНЬ В ВЕТРЕНУЮ ПОГОДУ
По всей стране вводится режим |
|
|
ДОН КИХОТ — ПРОЛОГ Навсегда опоздал! Лат железных не сыщешь нигде! И кастрюлями опоясанный из пригородных поездов глядел... В парке Горького донимал торговку шарами с гелием, а рядом парили кони пёстрые, карусельные! Собирал объедки со стола закусочной, ругался с посудомойкой... В парке Горького круглосуточно карусельные скачут кони! Вечерней электричкой еду в Бирюлёво к своему Санчо, которого почему-то называют лимитчиком и не хотят иначе. Санчо, говорю, ты знаешь, Санчо, там такие кони, каких свет не видывал... Брось ты мечтать о высокой даче, когда даже нет тёплого свитера... Пей до дна свою кружку горькую! Пусть усмехается дворник... Пусть увезут в психушку! Что ещё остаётся кроме?! Пусть колют аминазином, инсулинят дочерна... Будут долгими зимы и холодными очень. А когда отпустят нас, (Мы вернёмся ещё на землю! Веришь ли?!) Дульсинея нам браги даст и душистого сена постелит! |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ ПОСТРОИТЕЛЬНЫЙ Вышел... Тревожный гул... Электричка уходит на Дмитров... В тумане какие-то лица, стулья... Я, наверно, забыл тебя!? Хлопнули по плечу: — Пойдём по стаканчику... Я тебя знать не хочу! Я, не вспомнив тебя, плачу! От Савёловского — в такси у барыги раскумар на пару... Цыганка, хоть ты спаси память мою слабую! Не вспомнил, когда болел. Так мучительно поднять голову в те минуты, когда уже никто не сумеет отвести глаза в сторону! Может, это в далёком детстве с картинки над умывальником ты была этим самым светлым... Зачем ты меня оставила?! |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ВТОРОЙ ПОЛОСАТЫЙ За дождём глаза... На заплаканных лицах вторника. Потому что все троллейбусы опоздали, когда я не сумел тебя вспомнить! В проплывающих фонарях ночного потока перед остановкой мысли тревожными тополями стоят, в голове мокнут... А та, чей облик, как на воде размытые рябью водоросли тянет к себе, путая с дождём волосы... И уже ничто не спасёт! Из этого гона не выпутаться... Осталось тупо смотреть, как дождь идёт, как в этом дожде мокнут листья, как первая электричка ушла, как мимо Бутырского рынка продребезжал трамвайчик с людьми, у которых так рано дела, которые так много для них почему-то значат! |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ТРЕТИЙ ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩИЙ Ветер на углу стоит... На Барыковском у нас дыра в потолке. Каждую ночь звенит звезда в алюминиевом котелке! В дыру мыши заглядывают, пищат о паскудной жизни. Зато мы радуемся, что у нас ещё этот рай не свистнули! Банка пива с утра... Уделанный в губной помаде бычок... Ты мне больше, чем сестра! Мне с тобой все нипочём! Я-то знаю, когда торгую газетами на углу, что на свете есть жизнь другая, что в той жизни дольше живут. Зато, когда я прихожу неожиданно доставая спирт и сигареты с пяткой, жизнь в твоих глазах становится длинной, невероятной! А когда кольца дыма улетая в форточку переплетутся с дождём, тогда волосы отразятся с звездой водосточной в перехваченном нежностью голосе! |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ЧЕТВЁРТЫЙ СМЕРТНЫЙ У флейты сорвался голос, дрогнул и захлебнулся... Эхо улиц и тонкий волос на руке... Утро, как яблоко надкушенное несмело! — Утро, — шептали губы флейты-Лены! Это в руке анатома твоё сердце цветком светится... Ты меня легко оставила! Тебе было нипочём повеситься! А потом внезапно зима кончилась. Все разъехались в разные стороны. Осталась бессонница с длинным вдоль сердца корнем. |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ПЯТЫЙ ТЕЛЕФОННЫЙ — Кто говорил от твоего имени, когда уже зима кончилась?! — Ветром оборвало линии... Или это была бессонница?! — Скорее всего это март берега попутал... Голоса... Мозги растекаются... Я тебе звонил утром, телефон заикался в беспамятстве... — Это, наверно, была соседка. Она всегда мне желает смерти... — Я сегодня спал на газетах, в каком-то чужом подъезде. Днём от ментов шарахался. Жрать хотел, как собака... — Порезала палец представляешь и как ребёнок плакала... Мамка меня пилит, с тобой увидела. «Она у нас с кем попало лижется», — орёт, а я ей говорю, что некому бить меня! Говорю, ничего было рожать от попутчика! Злится старая жаба... — Чего-нибудь вкусного не забудь... Жду всё там же, где вечность ждал тебя! Такой холодный ветер! Пацаньё в будке все стёкла повыхлестало... Единственное, что греет — твой голос... — Скоро полезут листья, будут шуметь над городом, как огромные стаи птиц невиданных! — У меня последнее время что-то с горлом, вдохну и не могу выдохнуть! — Это, наверно, простуда? — Если сердце простудить возможно... — Я захвачу варенье и буду кормить тебя с ложки. Лучше всего малина с чаем. Надо поискать термос... — Прислушайся... Тут люди проходят мимо с таким видом, будто им жить вечность! И на каждом лице печать Бога! Представляешь, Ленка, даже плюнуть не на кого... А за первым углом дорога, говорят, ведёт в мир, от которого можно ослепнуть... Но я-то здесь знаю одно, что схлынут слова непонятные, и за чертой этого житья бестолкового останется только мир необъятный, без прежнего пива у гастронома... |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ШЕСТОЙ СУМАСШЕДШИЙ Ленка не умела предохраняться, дура была залётная. Поэтому в роддоме имени Крупской часто зависала с абортами. Тогда вечером в троллейбусном парке, у барыги перехватив пол-литра, очередного убиенного обмывать под окно приходил... Друг художник рисовал наше потомство, исходя из возможного сходства. — Пятый зажмурившийся отпрыск с твоей улыбкой на лице закусил боты. Картины «Тимченов с абортами на прогулке (как всегда любящий рисоваться)», «Я и моё потомство утром», «Я и жена красавица». А на заднем плане идут амёбы, реторты с гомункулами и город в дожде на асфальте затёртом стоит с располосованным горлом... Короче, я понял, это был не наш чемодан. В нашем чемодане степь лежит. Там на лисицу смастырен капкан, в котором по сию пору ветер стоит! Там брат мой Суслик живёт, у него по три зёрнышка на тоску. За то, когда копейку найдёт, свистит пока не вывернет скул! |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ СЕДЬМОЙ ИРРАЦИОНАЛЬНЫЙ Жидкий суп на газовой плите... Тусклая лампочка... Перекошенный свет... Сумасшедший домовой в темноте кричит, что это ветер... что форточка... что длинный путь до уборной... Режет под ложечкой... Скорая... Скорая... Кажется, что это мою гибель празднуют, радуются, какие-то высокие люди с шорохами вдоль спины... Свет мигает... Кажется, что потолок рушится, давит... Фотокарточка падает со стены расширенными зрачками на пол... Вспомнил! Она была похожа на мать, та, что с картинки над умывальником! Теперь этому рту не перестать кричать! Зачем ты меня оставила?! |
А. Тимченов |
|
ФРАГМЕНТ ВОСЬМОЙ СКОРПИОНОВЫЙ Какие-то люди в военных машинах поспешные лица на прикладах провозят... Состоянье с похмелья паршивое И, главное, непонятно, когда успела наступить осень! Солнце делает круг и уже светит через стекло в голову... Листья будто гвоздями руки прибиты к асфальту чёрному... В полночь отдалённый грохот, редкие выстрелы... Пот`ом к утру учащённая перестрелка... Стёкла выхлестнуло... Кажется, что кто-то подбирается к двери... Почему-то кажется, что две луны в небе... Вышел на улицу в надежде опохмелиться, а то, как летучая мышь в склепе, сердце всего боится... У коммерческих ларьков потасовка, солдаты коробками спирт тянут... В голове её голос звонкий в самую гущу манит... — Вот он! — Держи его! Бегу... Выстрелы... Успел подумать, что это зачем-то я сам закричал... А затем кто-то чёрный во мне шевельнулся... вышел... И мне полегчало! А потом ветер, как в пустом тоннеле... Огни... Лицо матери, которое на этом свете, оказалось, больше всего любил! Ветер, который не обжигает холодом, от которого уже не нужно искать спасения, вышел горлом и затерялся в листве осенней! |
А. Тимченов |
ФРАГМЕНТ ДЕВЯТЫЙ АПОКАЛИПТИЧЕСКИЙ Полем подсолнухов представлял себе человечество, на котором полночь встречал с тобой вместе... Такого страшного ветра, от которого фонари ушли странствовать с тополями, никогда не было... После долгого пьянства, Ленка, видишь, платформы у Бирюлёво-товарного вырвало с корнем и унесло в пространство?! Остров Патмос. Старый еврей над пергаментом. Этот спектакль бесплатный, только места невостребованными остались... Старый еврей усмехается, подглядывает в замочную скважину, как саранча разрастается в одиночестве многоэтажном! |
© Тимченов Андрей, 2000
© Царскосельский журнал для поэтов «Мансарда», 1991-2000