С О Д Е Р Ж А Н И ЕКАМАСУТРА Антон АНТОНОВ "Стихи Капитана Миражей" КАМАСУТРА willich ПАЛИНДРОМЫ (Из новой коллекции) Ты, сексот, в тоске - сыт? "ВДОХНОВЕНИЯ ЕЩЕ НЕТ..." Я в деревне и надеюсь много писать. В конце осени буду у вас. Вдохновения еще нет, покамест принялся я за прозу. ПУШКИН -- бар. А. А. ДЕЛЬВИГУ, 31 июля 1827 г., из Михайловского. (1827
-- 1831 гг.). Никто не имел столько друзей, сколько Пушкин, и, быв
с ним очень близок, я знаю, что он вполне оценил сие счастие. Осенью он
обыкновенно удалялся на два и три месяца в деревню, чтобы писать и не быть
развлекаемым. В деревне он вел всегда одинаковую жизнь, весь день проводил
в постеле с карандашом в руках, занимался иногда 12 часов в день, поутру
освежался холодной ванною; перед обедом, несмотря даже на непогоду, скакал
несколько верст верхом, и, когда уставшая под вечер голова требовала отдыха,
он играл один на биллиарде или призывал с рассказами свою старую няню.
Как скоро приезжал он в деревню и брался за перо, лихорадка переливалась
в его жилы, и он писал, не зная ни дня, ни ночи. Так писал он, не покидая
почти пера, каждую главу Онегина; так написал он почти без остановки Графа
Нулина и Медного Всадника. Он писал всегда быстро, одним вдохновением,
но иногда, недовольный некоторыми стихами, потом с гневом их марал, переправлял,
ибо в его глазах редко какой-нибудь стих выражал вполне его мысль.
Когда
вдохновение сходило на Пушкина, он запирался в свою комнату, и ни под каким
предлогом жена не дерзала переступить порог, тщетно ожидая его в часы завтрака
и обеда, чтобы как-нибудь не нарушить прилив творчества. После усидчивой
работы он выходил усталый, проголодавшийся, но окрыленный духом, и дома
ему не сиделось.
Труд
был для него святыня, купель, в которой исцелялись язвы, обретали бодрость
и свежесть немощь, уныния, восстановлялись расслабленные силы. Когда чуял
он налет вдохновения, когда принимался за работу, он успокаивался, мужал,
перерождался.
Я приехал
третьего дня, в четверг, поутру, -- вот как тихо ездят по губернским трактам
-- а я еще платил почти везде двойные прогоны. В деревне встретил меня
первый снег, и теперь двор перед моим окошком белешенек; однако я еще писать
не принимался. Я рад, что добрался до Болдина; кажется, менее будет мне
хлопот, чем я ожидал. Написать что-нибудь мне бы очень хотелось; не знаю,
придет ли вдохновение... Сейчас у меня были мужики с челобитьем; я с ними
принужден был хитрить; эти наверное меня перехитрят, хотя я сделался ужасным
политиком... Мне здесь хорошо, да скучно, а когда мне скучно, меня так
и тянет к тебе, как ты жмешься ко мне, когда тебе страшно. Писать я еще
не принимался.
Писать
стихи любил он преимущественно осенью. Тогда он до такой степени чувствовал
себя расположенным к этому занятию, что и из Петербурга в половине сентября
нарочно уезжал в деревню, где оставался до половины декабря. Редко не успевал
он тогда оканчивать всего, что у него заготовлено было в течение года.
Теплую и сухую осень называл он негодною, потому что не имел твердости
отказываться от лишней рассеянности. Туманов, сереньких тучек, продолжительных
дождей ждал он, как своего вдохновения. Странно, что приближение весны,
сияние солнца всегда наводили на него тоску. Он это изъяснял расположением
своим к чахотке.
Такой
бесплодной осени отроду мне не выдавалось. Пишу, через пень колоду валю.
Для вдохновения нужно сердечное спокойствие, а я совсем не спокоен.
|
|
